– Зачем его убивать?– спросила я.– Он не представляет для нас опасности.

– Он незваный гость в здешних местах,– ответил Белый Ворон.– Но пусть его вторжение заботит тех, кому принадлежат эти охотничьи угодья. Он перебрался на север из-за потепления. Но он должен погибнуть не из-за этого.– И, словно мимоходом, добавил – Много лет назад он сожрал моего отца.

Его слова потрясли меня. Когда я впервые увидела юношу, он назвал моего мужа отцом.

Мне нечего было сказать, я ничего не могла поделать. Моя реакция была совершенно субъективной. При всем внешнем сходстве между Ульриком и Белым Вороном не существовало никакой связи.

– Но именно поэтому мы охотимся за ним,– осторожно напомнил Айанаватта.– Мы ищем его, чтобы получить то, что нес твой отец, когда попал в пасть чудовища.

– Что именно?– спросила я, не подумав.

– Ничего особенного. Всего лишь некий талисман, который был у отца, когда его съел кинэбик ,– ответил Белый Ворон, рассматривая животное, которое гневно топорщило перья и ревело от голода.

Голос юноши показался мне едва ли не пренебрежительным, и я внимательно присмотрелась к нему. Лицо Белого Ворона казалось каменной маской.

Оперенный динозавр почуял наш запах, но сильный ветер понемногу стихал и менял направление. Чудовище то и дело теряло наш след и поворачивалось из стороны в сторону, негромко рыча. Вряд ли оно догадывалось, чей запах уловило. По всей видимости, оно было не слишком ловким охотником. В его ноздрях скопилась болезненная слизь, оно дышало с хрипом.

Солнце опустилось за горы, равнину накрыла полутьма. Вместе с крепким ветром из-за наших спин надвинулись огромные облака и вновь принесли с собой дождь. Некоторое время спустя динозавр побрел прочь, потом повернулся и сделал несколько шагов назад. Наш запах по-прежнему был для него непонятен, а сам он, по-видимому, был близорук, как носорог. Он явно находился не в лучшей форме и едва ли мог себя прокормить.

Я сказала об этом Айанаватте, и тот кивнул.

– Ему здесь не место. Кинэбики не размножаются. Все собратья этой твари погибли. Мы надеемся, что им на смену придут столь же прекрасные животные.– Он произнес эти слова рассеянным тоном, следя за остроклювым драконом, который продолжал недоуменно озираться желтыми глазами.– И более подходящих размеров,– добавил Айанаватта с чуть заметной улыбкой.

Белый Ворон остановил мамонта. Бес замерла в неподвижности будто скала, а ее хозяин тем временем рассматривал кинэбика . Его перья состояли из слоев – бледно-голубой цвет на зеленом, золотом, серебристом и алом фоне. Также можно было уловить оттенки желто-бурого, темно-красного, сияющего изумрудного и сапфирового цветов. Когда динозавр открывал свою черную пасть, мы видели там кроваво-красный язык, сломанные клыки и треснувшие резцы. Вид его пасти казался мне странным, но я не могла понять, чем именно.

Солнце село, и вокруг внезапно воцарилась кромешная темнота. Откуда-то из мрака донесся жалобный рев кинэбика .

Это был самый тоскующий печальный звук и всех, которые я когда-либо слышала. Чудовище с безнадежным отчаянием оплакивало себя и своих родичей.

Я вновь посмотрела на Белого Ворона.

Его лицо по-прежнему было совершенно неподвижным, но я заметила серебристую дорожку слез, пробегавшую к его губам. Было трудно понять, что так расстроило юношу – мучения животного, мысль о том, что его придется убить, или переживания из-за утраты отца.

Вновь раздался ужасный мучительный рев. Но динозавр удалялся, и звук становился все тише.

– Мы убьем его утром,– сказал Белый Ворон. Казалось, он рад возможности оттянуть неприятное мгновение.

Хотела бы я знать, каким образом трое людей, вооруженных луками и копьями, могут одолеть такое чудовище!

Динозавр спутал все наши планы.

К тому времени, когда я проснулась, он изголодался до такой степени, что отважился напасть на нас. Я услышала, как он несется к нам, перемахивая через невысокие пригорки. Он промчался по лагерю в одно ужасное мгновение, а я пыталась разбудить мужчин.

– Эти твари никогда не охотятся ночью,– едва ли не оскорбленным тоном заявил Белый Ворон.

Бес поднялась на ноги, все еще не проснувшись до конца, и повела хоботом, разыскивая своего хозяина. Она не могла разглядеть его, а перистый динозавр быстро приближался к ней слева.

Бес не дрогнула. Готовясь отразить второе нападение кинэбика , она развернула свои огромные бивни навстречу шуму. Динозавр ворвался в лагерь, громко топоча и ревя от страха – по-видимому, его пугал наш костер. Он хватал все, что попадалось ему по пути, все, что могло послужить пищей.

Бес выступила вперед. Могучий удар огромной головой – и на левом боку чудовища появился глубокий длинный шрам. Потом клинки из слоновой кости двинулись в обратную сторону, и динозавр завизжал.

Старая мамонтиха пошатнулась и на мгновение чуть не потеряла равновесие, однако удержалась на ногах. По ее массивным бивням струилась кровь кинэбика . Глаза Бес сузились, хобот изогнулся – она явно наслаждалась своим успехом. Она повернулась и едва ли не с насмешкой затрубила вслед убегающему врагу.

– Почему он повел себя столь нетипично?– Я хватала воздух ртом, разыскивая свои скромные пожитки, а мужчины тем временем собирали остальные наши вещи, разбросанные по лагерю.

– Он сошел с ума,– печально отозвался Белый Ворон.– Ему нечего есть.

– Но ведь в прерии достаточно добычи?

– Да, разумеется,– сказал юноша.– Как вы могли заметить, время от времени он кого-нибудь съедает. Но мы, вероятно, не увидим, как он отрыгивает почти все, что проглотил. К сожалению, мясо не годится ему в пищу. Кинэбику не хватает густой листвы и сочных трав его родных южных земель. Травоядное не может превратиться в хищника. Плоть, которой оно питается, губит его. Даже если мы не убьем его, оно вскоре само погибнет, и это будет дурная, недостойная смерть. Это будет великим бедствием для него. Такая смерть обременит дух кинэбика и не выпустит его из этой сферы. Он будет обречен вечно размышлять о том позоре, который навлек на себя и подобных себе. Мы можем предложить ему кое-что получше – погибнуть с почетом от нашей руки. Вы могли бы сказать, что он по собственной воле покинул свои пастбища, но на самом деле эти динозавры стали жертвой хищников, которые перебрались на север и вытесняли их по мере того, как они становились слабее. Их изгнали из родных мест. Я хотел бы попытаться убить его с милосердием.

– Вы очень снисходительны к зверю, съевшему вашего отца,– заметила я.

– Это был несчастный случай. Кинэбик , скорее всего, даже не догадывался, что пожирает его. Тут не было злого умысла. Мой отец рискнул и проиграл.– На каменном лице Белого Ворона сверкали два красных рубина.

Я отвернулась.

Айанаватта разыскал свой лук с колчаном, а Белый Ворон тем временем собрал в горшок остатки тлеющих углей. Навес, под которым мы прятались от ветра с дождем, оказался растоптан, и Бес укрыла нас своим массивным телом. Мы с Айанаваттой погрузились в беспокойный сон, а юноша вызвался дежурить до рассвета.

Один раз я проснулась и увидела его профиль на фоне серой полоски света на горизонте. Мне показалось, что за все это время он даже не шелохнулся. Когда я вновь открыла глаза, лицо и голова юноши находились точно в том положении, что и несколько часов назад. Он напомнил мне одну из величественных прекрасных мраморных фигур "Молдавских пленников", которых Микеланджело изваял для Французского Папы – безгранично печальных, до конца осознавших, какая участь их ожидает.

Мной опять овладело нестерпимое желание обнять юношу, успокоить его, согреть своим теплом одинокую душу, от которой никто не слышал ни слова жалобы.

В это мгновение Белый Ворон повернулся и вопросительно посмотрел на меня. Потом, чуть слышно вздохнув, он вновь обратил взор к далеким горам. Он прочел мои мысли по моим глазам. Он уже знал о них. Но он должен был следовать предначертаниям своих грез; его судьба была единственным успокоением, которое он мог позволить себе.

Когда мы с Айанаваттой проснулись, моросил дождь. Белый Ворон, набросив на плечи свою накидку, прилаживал на спине мамонта огромное седло. Айанаватта взялся ему помогать. Все вокруг было буквально пропитано дождем. Небо целиком затянула темно-серая пелена. Видимость была ограничена двадцатью шагами. Горы, разумеется, исчезли.

Я плотно закуталась, укрываясь от холода и сырости. Бес поднялась на ноги, постанывая и жалуясь на ледяной ветер, от которого закоченели ее суставы. Ночью мы даже не пытались разжечь новый костер, а угли в горшке погасли, и поэтому мы на ходу перекусили холодным вяленым мясом.

Мы шли по кровавому следу кинэбика . Бес ранила динозавра достаточно серьезно, чтобы, по крайней мере, замедлить его продвижение.

Мы соблюдали особую осторожность, понимая, что кинэбик может напасть на нас из засады. Дождь, наконец, прекратился. Ветер утих.

Вокруг царила необычайная тишина. Каждый шорох казался очень громким и отчетливым. Двигаться сквозь промокшую траву становилось все труднее. Порой тучи расступались, и скудные лучи солнца освещали далекую тундру. Горы, однако, по-прежнему были скрыты за пеленой тумана. Мы слышали плеск лягушек и мелких животных в лужах, чувствовали крепкий едкий запах гниющей травы, а потом вновь внезапно налетел шипящий ветер с дождем. Бес флегматично несла нас вслед за жертвой; мы слышали мерный топот ее ног.

Мы оказались на краю болотца, грязной ямы, заполненной травой. Было очевидно, что динозавр отдыхал здесь, пытаясь кормиться зеленью. Мы нашли здесь полупереваренные станки мелких млекопитающих и рептилий. Белый Ворон не ошибся. Организм кинэбика не был приспособлен для выживания в этих местах. К тому же, полученная им рана была тяжелее, чем мы полагали сначала. Судя по некоторым признакам он предпринимал неловкие попытки остановить кровотечение при помощи травы. Насколько разумна эта тварь?

Я спросила об этом Айанаватту. Он не мог сказать ничего определенного. По его словам, он не привык мерить интеллект своей меркой и предпочитал исходить из того, что каждое существо столь же разумно, как он сам, но по-своему. Он считал, что любое создание нужно уважать так же, как себя самого.

Я не могла полностью разделить его точку зрения и сказала, что нипочем не поверю, будто бы животные, сколь бы разумны они ни были, могут обладать нравственностью. А скалы и камни, не лучшие собеседники.

В то же мгновение я поймала себя на том, что улыбаюсь своим собственным словам. Ведь еще совсем недавно я упрекала мужа за излишне богатое воображение.

Несколько секунд Айанаватта молчал, приподняв брови.

– Быть может, я ошибаюсь,– заговорил он наконец,– но, кажется, припоминаю одно из своих путешествий среди каменных гигантов. Они и в самом деле изъяснялись чрезвычайно лаконично.

При этом он искоса бросил на меня насмешливый взгляд.

Внезапно Белый Ворон, не останавливая Бес, соскользнул по ее боку и побежал рядом, вглядываясь в мутный ручей. Вероятно, нечто подобное Ульрику довелось видеть в окопах на войне. Судя по следам, кинэбик пребывал в агонии и катался по земле, стараясь унять мучительную боль.

Наша охота принимала тягостный оборот. Теперь она скорее казалась чем-то вроде похоронной процессии.

Дождь еще усилился, и мы почти ничего не могли рассмотреть сквозь потоки воды. Спустившись с пологого холма, мы подошли к полю, заросшему упругой зеленой травой, доходившей Бес почти до середины туловища. Преодолевать это препятствие было затруднительно, и Белый Ворон велел ей повернуть назад и искать более удобную дорогу. Животное медленно пробралось сквозь непроходимую поросль и вновь зашагало по возвышенности.

Потом сквозь шум дождя мы услышали кинэбика . Он уже не вскрикивал, не визжал и не стонал, как раньше. В его голосе уже не слышалось слабеющих нот боли и жалости к себе. Теперь мы слышали сочный баритон, ритмичный и плавный, гулкий рев, издаваемый массивной диафрагмой.

Белый Ворон вынул из длинного колчана тонкое копье. Его острие было оковано серебром, древко украшено слоновой костью и медью. Держа его в руках, он вновь спешился и мгновенно исчез среди дождя и густой травы.

Бес остановилась, поворачивая головой, как будто боялась за своего хозяина.

– Что сейчас делает кинэбик ?– спросила я.

– Точно не знаю,– хмурясь, ответил Айанаватта.– Но, думаю, он поет свою песнь смерти.

Голос чудовища стал еще ниже, и между мной и ним словно протянулась ниточка. Я чувствовала, как его ошеломленный разум вторгается в мой мозг, как будто спрашивая о чем-то. Мы испытывали взаимную симпатию, любопытство. Было нечто приятное в том, как чудовище пытается слиться с моим разумом.

Все это время песнь продолжалась. Каким-то образом я поняла, что кинэбик рассказывает историю своего народа, повествует о его величии, взлетах и падениях. Психолог высмеял бы меня, утверждая, что животному недоступны столь сложные мысли и чувства. Но, как уже говорил Айанаватта, кто мы такие, чтобы судить о достоинствах и свойствах чужого восприятия?

Я не могла соединиться с сознанием кинэбика . Он был слишком непохож на все, что я была способна уразуметь. Динозавр мечтал о полях высокого тростника и лакомого папоротника, и эта мечта все отчетливее звучала в его песне. Между странным райским видением и монотонно гудящим голосом возникла гармония. Я воспринимала все, что хотело сообщить мне это разумное создание. Это была спутанная, пугающая смесь полуосознанных видений и чувств. К кому еще могла обратиться умирающая тварь? В песню вплелся еще один голос, подхватив мелодию, и, в конце концов, стало невозможно отделить два голоса друг от друга.

Постороннее вмешательство внезапно отвлекло внимание кинэбика . Откровенно говоря, я испытала громадное облегчение. Я не впервые пришла в соприкосновение с умирающим духом, но вряд ли могла утешить это странное анахроничное создание.

На несколько мгновений тучи разошлись, дождь прекратился. Мы увидели, что нас окружает высокая, по пояс, трава. Чуть вдалеке, повернувшись к нам спиной, стоял Белый Ворон. По его позе и тому, как он держал голову, я догадалась, что кинэбик находится где-то внизу. Потом сквозь затянутую туманом листву я увидела, как он поднимает голову с клювом. Огромные желтые глаза поворачивались, ища второго певца. Взгляд чудовища был исполнен недоуменной благодарности. Перед смертью к нему вернулось былое величие.

Облака вновь закрыли небо. Я увидела, как Белый Ворон поднимает свое копье.

Поющие голоса умолкли.

Ждать пришлось долго. Дождь припустил с новой силой, ветер гнал по траве сверкающие волны. Я уже привыкла к этим неистовым нападениям стихий. В конце концов мы с Айанаваттой приняли решение. Мы спустились на землю и велели Бес оставаться на месте, если ей не будет грозить опасность, а сами начали пробираться сквозь окружавшие нас мясистые стебли. Наши мокасины тонули в густой липкой грязи. Айанаватта остановился и, попросив меня соблюдать тишину, прислушался. Мало по-малу я уловила звук мягких шагов.

Из зарослей появился Белый Ворон, хрустя травой. Он нес на плече свое копье и два огромных пера, казавшихся необычайно красочными в сером свете. С ног до головы он был покрыт кровью.

– Мне пришлось забраться внутрь тела,– объяснил он.– Чтобы добыть амулет своего отца.

Вслед за ним мы отправились к поджидавшей Бес. Возвращение хозяина явно обрадовало ее. Юноша воткнул гигантские сияющие перья в шерсть у ее головы. Шерсть была такая густая, что они не выпали из нее, но Белый Ворон сказал, что позднее закрепит их более надежно. Казалось, Бес гордится своим новым украшением. Этими перьями Белый Ворон как бы символизировал ее победу. Потом он вернулся к ручью, смыл с тела кровь и вновь запел. Он воспевал Бес и ее отважный дух. Он пел о величии поверженного врага. У меня возникло чувств, будто дух чудовища с радостью покинул этот мир, чтобы навечно поселиться вместе со своими братьями на неведомых пастбищах.

Остаток дня и часть ночи Белый Ворон провел, купаясь и стирая одежду. Вернувшись в лагерь, он с удовольствием сел у разведенного нами костра. Он вынул трубку и некоторое время курил, не произнося ни слова. Потом он протянул руку к мешку, лежавшему на стопке выстиранной одежды, и сунул ее внутрь. Нащупав там что-то, он вынул кулак, разжал ладонь и показал нам извлеченный предмет.

Огонь костра отбрасывал мечущиеся тени. Мне было трудно рассмотреть то, что достал из мешка Белый Ворон.

– Мне пришлось взрезать его внутренности,– сказал юноша.– Эта задача потребовала от меня немало усилий и времени. У кинэбика три желудка, и все они поражены болезнью. Я рассчитывал на большее, но нашел только это. Полагаю, этого для нас вполне достаточно.

Огонь вспыхнул ярче, отчетливо высветив крохотный предмет. Окрашенный бирюзовым, светло-желтым и алым, он имел округлую форму...

Я с ужасающей ясностью поняла, что он мне знаком.

Мой организм отреагировал молниеносно. У меня закружилась голова, я задыхалась. Мое сознание отказывалось воспринимать то, что видят глаза!

Я смотрела на точную миниатюрную копию знахарского щита, посредством которого проникла в этот мир. В сущности, я не сомневалась, что это тот самый щит. Каждая деталь была воспроизведена с безукоризненной точностью, если не считать размеров.

– Он принадлежал моему отцу, когда тот был Белым Вороном,– сказал юноша.– Отныне я с полным правом ношу свое имя.– Он произнес эти слова ровным невыразительным тоном и, прежде чем спрятать амулет в мешок, крепко стиснул его в кулаке.

Я посмотрела на Айанаватту, ища подтверждения тому, что не ошиблась и это действительно тот самый щит, но ему до сих пор не удавалось разглядеть его так же хорошо, как мне. Он лишь мельком видел его в своих пророческих снах. Я не заметила ни малейших отличий, лишь удивлялась тому, что он стал таким крохотным. Отчего он уменьшился? Быть может, тому виной химические процессы в желудке чудовища? Воздействие какой-либо сверхъестественной силы, присутствие которой я до сих пор не ощущала?

Был ли Клостерхейм карликом, или я превратилась в гиганта? Что повлекло за собой такое искажение масштабов? Влияние Хаоса? Или Закон в своей безумной мудрости принес его в этот мир?

– Что это такое?– спросила я наконец.

Белый Ворон нахмурился.

– Знахарский щит моего отца,– ответил он.

– Но размеры...

– Мой отец не был крупным человеком,– сказал Белый Ворон.